Том 4. Начало конца комедии - Страница 124

124

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (орёт). Нет у меня родственников! Ни здесь, ни за границей! Только брат! И я забыл, когда его видел!

АРКАДИЙ. Скоро увидите.

Опять звонок в квартиру.

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Даня, я все-таки открою?

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Да. И… это… у тебя губы криво подкрашены!

§ 4

Галина Викторовна вводит старушенцию с коробом и в салопе.

АРКАДИЙ. Ираида Родионовна Ильенкова. Наше кладбище — самое почтенное в Ленинграде. У нас и няня Александра Сергеевича упокоена. Только никто знать не знает — где: не любопытны и ленивы. А я — новое поколение: и не ленив, и любопытен!

ИРАИДА РОДИОНОВНА. Ой, живут харашо! А енто что за морда? (Крестится на чучело кабана.)

Звонит телефон. Данила Васильевич берет трубку.

ТЕЛЕФОН. Приветствую вас, коллега! Моя супруга к вам не заходила? Гульку кормить надо, а она пропала. Волноваться начинаю: наводнение…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Не делайте из мухи слона, коллега. Меня больше Эванс волнует: статья застопорилась, а Галины Викторовны не было. Жду вас с ней вечерком.

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА (шёпотом). Скажи: по всему городу арбузы продают, она, верно, за ними стоит.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. По всему городу, коллега, арбузы продают. Наверное, в очереди стоит. Теперь о деле. Хотя из-за кривизны поверхности Венеры оптическая толщина слоя должна увеличиваться к лимбу… (Вопль из короба Ираиды Родионовны.) Что у вас там, бабушка?

ИРАИДА РОДИОНОВНА. Сесть-то пригласи. Девять десятков с хвостиком да еще с коробом таскаюсь… Он, Мурзик, лихонько мое, там бултыхается…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (продолжает говорить в телефон). В первом приближении, Эдуард Юрьевич, альбедо учитывать не будем. А секретарю я сам скажу, чтобы текст — «автор глубоко благодарен профессору Башкирову и доценту Башкировой за предварительный обсчет излагаемых идей» — был набран нонпарелью. До вечера!

Ираида Родионовна усаживается в кресло, короб ставит рядом, одновременно говорит с Данилой Васильевичем.

ИРАИДА РОДИОНОВНА. Его соседка-ирод ногой ударила, в животик, грыжа теперя. А раньше сынок соседки глазок выколол — Мурзик по колидору кружит, кровь из его… (Снимает нечто вроде поневы, кладет на короб.) Так бултыхания-то Мурзика и вовсе не слышно будет. Чтоб гвоздем-то ржавым кота-то в глаз!.. (Даниле Васильевичу.) Чего ж ты голый живешь? Не простудишься?

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Даня, оденься!

Данила Васильевич уходит в спальню.

ИРАИДА РОДИОНОВНА (Галине Викторовне). Дремливая я старушка, от диабету лечусь. А дедушка его, муженька твоего, царствие ему небесное, бывало, ущипнет меня в темном уголке и еще прикрикнет: «Не балуй, Родя!» Ох и озорник был! Твой-то на него — вылитый! — похож.

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Вы находите?

Пауза. Аркадий заглядывает во все двери.

АРКАДИЙ. Галина Викторовна, а что там за штука висит? Странный фотомонтаж.

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Это профиль Моны Лизы, а не штука. Профиль рассчитала ЭВМ по ее фасу. Под моим, молодой человек, руководством. Для ЭВМ нынче такое — раз плюнуть. Я могу заложить в машину фото вас — новорожденного, а через пару минут получите свое изображение в гробу в столетнем возрасте. Хотите?

АРКАДИЙ. Право дело, покойники в жизни надоели. А скажите, есть в женщинах бес? Ну, «частица черта в нас заключена подчас»?..

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Да, несомненно. Помню, занесло как-то в Печорский монастырь на экскурсию… Монах там был один, молодой, строгий… Ну, это к делу не относится.

АРКАДИЙ. У вас пудель или сенбернар? Скорее, мне кажется, пудель.

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Не угадали. Как раз сенбернар. Ромул зовут.

АРКАДИЙ. Тогда вы, вероятно, любите классическую литературу. Много романов читаете?

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Какой вы, молодой человек, любопытный! Тогда знайте, что женщины устают от чтения быстрее мужчин. В свободные дни я читаю художественное по утрам. Утром мы — меньше женщины, нежели вечером.

АРКАДИЙ. Данилу Васильевича очень любите?

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Что это значит, молодой человек? У нас с ним чисто деловые отношения.

АРКАДИЙ. Не надо, Галина Викторовна. Я порядочная субретка, не лгите по-пустому.

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Я никогда не лгу. И как прикажете понимать «субретку»?

АРКАДИЙ. Субретка — веселая плутоватая горничная, посвященная в секреты госпожи; традиционный персонаж европейской драматургии шестнадцатого — восемнадцатого веков. Ну, а женский бес в вас есть?

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Бес? Подождите, подождите, дайте сообразить. Какой-то монастырь помню… под Суздалем… действующий — все чин по чину и купола блестят… А какое вам дело?

АРКАДИЙ. Во мне тоже есть черти, но язык за зубами держать умею. Так что там с монастырем? Вы не договорили.

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Ерунда. Просто я тогда очень отчетливо почувствовала в себе женского беса. Прямо он во мне так и заизвивался! Помимо всякой воли! Монах там был в монастыре один, молодой, строгий, истовый такой. Боже, как захотелось его с панталыку сбить! Я уж и так, и этак — в разных ракурсах, как сказал бы академик Баранцев.

АРКАДИЙ. И не получилось?

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Нет. Я никогда не лгу. Этот дурак плюнул в клумбу и ушел от соблазна в кусты. Только я точно знаю: снилась я ему всю ночь до самого утра в самых разных ракурсах. Тем и утешилась. Но это уже давно было. Да, все проходит, как с белых яблонь дым…

АРКАДИЙ. А Данилу Васильевича безумно любите?

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Да! Безумно! Он так одинок в душе!

АРКАДИЙ. Вероятно, вы правы. Он производит впечатление тонкой натуры. Незащищенность, нежность его души…

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Вы ничего не понимаете в людях, молодой человек! Может быть, вы разбираетесь в покойниках, но это уже не люди. Данила Васильевич — нежная натура! Да он может телефонную трубку не снимать, даже если телефон полчаса звонить будет ему в самое ухо! Он чудовищно толстокожий и волевой! А вас, Аркаша, я раньше нигде видеть не могла?

124