Том 4. Начало конца комедии - Страница 42

Пистолета тридцать восьмого калибра видно не было, так как он его еще не достал. Детина жевал жвачку и смотрел куда-то мимо нас. Из его «лунохода» доносилась через открытое окно музыка. Я воспринимал ее как реквием, хотя это было что-то более современное, типа: «Я рожден, чтобы задать вам перца!»

Холодный ветер стонал в Монблане железа за нашими спинами.

С потревоженной колесами прошлогодней растительности осыпалась труха.

— Шериф? — промямлил химик одними губами.

Полицейский же и я молчали.

Вообще-то, существует простое правило для того, чтобы не дать повода для общения с вами незнакомому человеку — ну, например, пьяному на трамвайной остановке или полицейскому в чужой стране. Никогда не глядите им в глаза. Это простецкое правило, как и все вообще правила, нетрудно запомнить, но мучительно выполнять.

Шериф жевал резинку и тянул резину замечательно. Он чувствовал себя полностью в своей американской тарелке, тем более что их автомобиль — это уже и не средство передвижения, а служебный кабинет на колесах с тормозом или гостиная с карбюратором на амортизаторах.

Полицейское молчание, извиваясь, тянулось к нам, ощупывало нас шершавым хоботом мамонта, пощипывало потаенные бугорки и прыщики в дальних и темных закоулках наших душ.

— Скажите ему что-нибудь! — прошептал изнемогающий химик.

— А чего ему говорить? — прошептал я в ответ.

— Ну, поздравьте его с праздником! — прошептал изнемогающий химик. — Какой у них праздник?

— Заткнитесь! — прошипел я, не разжимая зубов.

Но ученого, наоборот, вытошнило со страху полным запасом его английской грамматики и американских слов:

— Гуд бай хау ду ю ду олл райт, сэр!

Полицейский детина даже перестал жевать резину, потом спросил:

— Шведы? — и плюнул изжеванной жвачкой в ближайший «кадиллак» с мощью пневматического ружья или аэродинамической трубы. Розовый комок жвачки расплющился на «кадиллаке» в пленку микронной толщины.

— Что он говорит? — спросил химик, сжимая мое колено.

— Он спрашивает, шведы мы или нет, — объяснил я химику.

Меня сильно тянуло стать шведом. Кандидат, оказывается, испытал то же извращенное желание.

— Скажите, бога ради, «да»! — пробормотал он.

— Русские! — сказал я, потому что не мог так уж сразу стать Мазепой и продать предков.

— Бродячую собаку здесь не видели? — спросил полицейский с невозмутимостью мамонта, которого только что извлекли из вечной мерзлоты.

— Нет, парень, — сказал я, с исключительной волей продолжая прятать глаза, только теперь я упер взгляд в далекую рекламную женщину.

— Извините! — вежливо сказал полицейский, очень длинно выругался, и его автомобиль тихо, как взбесившийся карибу, прыгнул из сорняков на дорогу и исчез за поворотом со скоростью молоденького привидения.

— Что он сказал? — спросил кандидат наук.

— «Почеши свой зад разбитой бутылкой», — перевел я полицейское ругательство со вздохом облегчения.

— Кошмар какой! — сказал химик. — Он нас наверняка сфотографировал!

— Да он лап с руля не снимал, — сказал я. — Уберите наконец дамский велосипед с носа!

— При их-то технике! — воскликнул химик, снимая оправу с носа. — Они из пуговицы фотографируют!

— За подмогой поехал! — донеслось с небес. — Торопиться Пескареву надо!

— Вы как хотите, а я пошел, — понижая голос до таинственного шелеста, сказал химик. — Шериф здесь наверняка какую-нибудь электронную подслушивающую штуковину оставил!

— Но-но, — сказал я, поднимаясь с матраса. — Никуда вы один не пойдете. Здесь полно бродячих собак. И успокойтесь, Сергей Исидорович. Вы еще должны судьбу благодарить. Быть может, вы сейчас будущего президента Соединенных Штатов видели и с ним познакомились, — продолжал я ободряющим тоном. Сергей Исидорович все-таки первый раз был за границей, его нервное состояние можно было понять, и не следовало сердиться; наоборот, следовало ученого развлечь, зарядить оптимизмом.

— Эхма, разводного ключа нет! — донесся повеселевший голос Елпидифора. Одновременно с верхотуры доносились звуки какой-то целенаправленной человеческой деятельности — там звякало и ритмично поскрипывало железо.

— Президент? Какого президента? — переспросил химик.

— Американский писатель Эрскин Колдуэлл, — начал объяснять я, закуривая и разминая закаменевшие члены, — утверждает, что в этой удивительной стране множество политических деятелей начинали с ловли собак. Если уж на то пошло, так большинство известных сенаторов, членов конгресса и президентов начинали здесь политическую карьеру именно с этого. Вряд ли, Сергей Исидорович, мы найдем здесь хоть одного крупного политика, который раньше не занимался бы ловлей собак.

— Не говорите ерунды! Не может этого быть! — огрызнулся Сергей Исидорович, кутая горло. — Я несколько другого мнения о политических деятелях США. Не забывайте, им хватило ума вступить на путь мирного сосуществования!

— Политика здесь, по мнению Колдуэлла, странная вещь, — сказал я. — То, что во всяком другом деле обязательно, к ней никаким боком не подходит. Политический деятель здесь начинает карьеру, ну, допустим, собаколовом, а не успеете оглянуться — и он уже перемахнул через это.

— Ваши разговорчики вечно какие-то двусмысленные, — сказал ученый холодным и тихим, как вода в омуте на Колыме, голосом и повертел головой, ища подслушивающие устройства.

— Вон идут спасатели, — сказал я. — Скоро обо всем этом вы будете вспоминать с улыбкой.

По дороге широко шагали молодой капитан и боцман Витя с бухтой бросательного конца на шее.